|
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
ЛИТЕРАТУРА ДРЕВНЕГО ПЕРИОДА
Неизвестно, какие плоды принесла бы народная языческая поэзия, если бы её свободное развитие не было задержано введением христианства и появлением письменности.
Христианство внесло в народное миросозерцание новые космогонические представления и новые нравственные понятия, слияние которых с прежними воззрениями и сообщило дальнейшему развитию народной поэзии особый язычески - христианский колорит (двоеверие), что мы видели и выше. Любимый народный богатырь Илья Муромец является уже христианином в лучшем смысле слова. Так как просвещение возникло у нас вместе с христианством и служило его целям, то естественно носило исключительный религиозно-церковный характер. Литература также должна была содействовать стремлению церкви побороть старое язычество и насадить православие. С другой стороны, весьма существенное значение имел тот факт, что первыми учителями народа были у нас греки и южные славяне, и что христианство было принято из Византии.
Эти обстоятельства надолго определили направление и характер древней русской литературы. Влияние Византии было глубоко и разносторонне: оно коснулось не только книжной литературы, но и народной словесности. Хотя Византия и была прямой наследницей греко-римской цивилизации, однако, не создала ничего самобытного в области науки и литературы, довольствуясь жалкими подражаниями и компиляциями, среди которых значительное место занимают узко-церковные сочинения, далёкие от вопросов действительной жизни. Бедность содержания прикрывалась напыщенно-риторической, витиеватой формой изложения. Из таких произведений, как "Шестоднев" Георгия Писида и пр. предки наши могли почерпать лишь самые скудные и по большей части фантастические сведения о природе и науке вообще, - сведения, к тому же всегда ярко окрашенные христианским вероучением.Произведения византийской литературы, в рукописях переходившие к нам непосредственно из Византии и в переводах через южнославянские земли, особенно через Болгарию и через Афон, относятся или к духовной письменности (св. Писание и его толкования, жития святых), или к отделу историческому (хроники и хронографы), или к категории философских, естественноисторических и риторических сочинений, или содержат в себе апокрифические сказания (апокрифы), или, наконец, повести.
Этот громадный запас собственно византийской литературы пополняется некоторыми произведениями, составленными в Болгарии и других южнославянских странах, которые прежде России вступили на путь культурного развития, но также находились под воздействием Византии.
Русские книжники (преимущественно духовенство и монахи), взявшие себе за образец произведения византийской литературы, глубоко прониклись и её идеями, её аскетической проповедью отречения от жизни, от всего мирского ("ненавистен мир и мерзок"), преследованием не столько языческой поэзии, "песен бесовских", но и всякого веселья, даже смеха ("грех есть смеяться до слёз"). Византийские идеалы, составлявшие основу миросозерцания наших грамотных людей, породили высокомерное отношение книжников к грубому языческому народу.
Поскольку у духовенства не хватало средств (при его малочисленности и отсутствии школ), а иногда и желания внести в тёмную массу истинное просвещение, разъяснить ей христианское учение, то результатом этого было так называемое "двоеверие" и поверхностное понимание религии лишь с её внешней обрядовой стороны.
Из того же византийского источника вытекал весьма распространённый в древней Руси взгляд на женщину, как на существо низшее, греховное ("женщина не человек есть, но на служение человекам", читаем в одном поучении о пьянстве).
Наконец, важным последствием византийского влияния была полная отчуждённость от Запада, от "поганых латынников", которые "живут нечисто и неправо веруют". Такая точка зрения была с течением времени усвоена и простым народом, который в песнях стал называть своё отечество "св. Русь", резко отличая его от "неверных стран".
Эта рознь в течение всего древнего периода держала русскую словесность в стороне от светской литературы Запада и направляла её по узкому руслу византийской догмы. В ней мы находим те же поучения, послания, жития святых, летописи, хождения (путешествия). Собственно поэтических памятников немного - несколько повестей, среди которых, как драгоценный перл, блистает знаменитое "Слово о полку Игореве". Выработался даже тип компилятора-начётчика в византийском духе. Таков Даниил Заточник, "моление" которого состоит из ряда заимствованных афоризмов.
Весь древний период нашей литературы, почти вплоть до 16-го века, при общем застое мысли, поражает своим крайним однообразием и косностью. Мы не можем даже говорить в строгом смысле об её истории, понимаемой как преемственной смене идей и форм. Только разве грозное татарское нашествие заметно повлияло на ход нашей литературы, сообщив ей преимущественно историческое направление (исторические песни, повести и пр.). Самое важное явление, которое оживляет сухость древней русской письменности, - это взаимодействие книжной литературы (переводной и оригинальной) и народной поэзии, живучесть последней, её стремление, несмотря на гонение, проникнуть в недоступный мир книги.
Первоначально, в соответствии с государственной раздробленностью, развитие литературы совершалось по отдельным областям, и особенные черты местной жизни нашли себе выражение в этих областных произведениях. Средоточием литературной деятельности на первых порах был Киев. После же татарского разгрома главное значение приобретает Новгород, а со времени образования Московского государства происходит и литературное объединение областей, и тогда наречие московское становится общим литературным языком.
Преобладающим отделом в древней русской литературе была духовная письменность. Не говоря о массе переводных сочинений, наши писатели работали в том же направлении (Жидята). Особенно много было проповедей. Древнерусские проповедники следовали своим византийским оригиналам, писали витиеватым слогом, по всем правилам риторики, с которой нередко были основательно знакомы.
Хотя иногда наши писатели обнаруживали обширную богословскую эрудицию (митрополит Илларион) или даже значительное поэтическое дарование (Кирилл Туровский), но находили обыкновенно мало сочувствия и даже внимания среди своих неподготовленных слушателей, поскольку редко касались насущных вопросов дня и жизни. Обличая остатки язычества, греховные проявления человеческой природы, проповедники обыкновенно не выходили из круга религиозных и аскетических идей, убеждая народ "поревновать житию святых Угодников Божиих". Рассказы, довольно однородные, о подвигах и чудесах святых передавались и в отдельных житиях (начиная с 11-го века), и в сборниках (или патериках), из которых древнейший, Киево-Печерский, относится к 13-му веку. Влияние византийской догмы чувствуется и в произведениях светского содержания. Достаточно назвать начальную летопись, объясняющую бедствия, как наказания Божьи за грехи, или поучение Владимира Мономаха, настойчиво убеждающего непрестанно иметь молитву Иисусову на устах.
Святое Писание и богословские сочинения из-за серьёзности содержания и невразумительности языка переводов были мало доступны русскому грамотею, и он искал удовлетворения своей любознательности в другого рода произведениях, которые в занимательной форме давали ответы на ряд интересных вопросов о происхождении мира, о загробной жизни, о ветхозаветных и новозаветных лицах и т.д. Это были апокрифы (тайные книги, скрываемые от простых неопытных людей) и отреченные (т.е. запрещённые) книги. В них Святое Писание дополнялось народными преданиями и разными вымышленными или еретическими подробностями, вследствие чего церковь очень рано занесла их в индекс запрещённых сочинений (хотя не все апокрифы запрещались). Апокрифы и отреченные книги, приходившие к нам из Византии или из Болгарии, распространялись в народе и оказывали существенное влияние на склад его понятий и воззрений, на направление поэтического творчества. Не только невежественная масса, но и некоторые лица духовные с благоговейным почтением смотрели на апокрифические и отреченные книги и ставили их наравне со Святым Писанием, называя "книгами божественного закона".
Апокрифам обязаны своим содержанием наши духовные стихи, распеваемые каликами, нищими-слепцами. Под именем "калик перехожих" в старину известны были путешественники в Святую землю. Калики осматривали достопримечательности, выслушивали связанные с ними предания, легенды, списывали и переводили разные книги, по большей части апокрифические, а, по возвращении на родину, распространяли сведения о своём путешествии и устно, и письменно. Калики перехожие служили живой связью между христианским Востоком и Русью, между книжными, грамотными людьми и простым народом. Во главе каличьих ватаг стояли всегда люди грамотные. Собирались они всегда в каком-нибудь монастыре или пустыни. Поэтому создававшиеся в их среде духовные стихи представляют в высшей степени интересный пример взаимодействия книжной литературы и народной поэзии.
Особенно рельефно это взаимодействие сказалось в стихах о Егоре Храбром, который изображается не только как христианский мученик, но и как светлый национальный богатырь. Многие духовные стихи во всей полноте воспроизводят книжные мотивы византийского аскетизма (например, стихи об Алексее - человеке Божьем). Впрочем, далеко не все духовные стихи были общим достоянием народа. Судя по строю, церковному содержанию и по обилию книжных оборотов в языке, некоторые стихи можно признать исключительной принадлежностью книжных людей.
Апокрифы вместе с другими сочинениями книжной литературы легли также в основу народных легенд, которые по справедливости называют религиозными сказками. В них элементы фантастический и былевой сильно видоизменяют церковные сюжеты, утрачивающие свой серьёзный характер.
Если древний русский книжник с удовольствием читал апокрифические и отреченные книги, то с не меньшей охотой искал он отдыха в переводных повестях, так сказать беллетристике того времени. Эти повести, входящие большей частью в разряд "странствующих сказаний", дошли до нас в поздних списках, и мы не можем с точностью определить время появления каждой из них. Несомненно, что первой страной, снабжавшей нас этим материалом, была та же Византия, затем Болгария и Сербия.
Повествование всех византийских повестей ("Александрия", "Сказание о войне Троянской", "Сказание об индийском царстве" и др.) обычно прерывается и заканчивается религиозно-нравственными размышлениями, иногда совершенно неуместными. Некоторые повести, вроде "Истории о Варлааме и Иоасафе", специально разрабатывают любимую тему об аскетических подвигах и отречении от мирской суеты. Многие мотивы из повестей перешли в духовные стихи, в былины, в сказки и в другие народные произведения. Следовательно, и в этом случае можно наблюдать соприкосновение книжной и устной словесности.
Замечается и противоположное явление, именно, влияние поэзии на древнюю русскую письменность. Повествование начальной летописи о первых русских князьях носит на себе все характерные черты народного предания и, как предполагают, она составляла часть утраченного в настоящее время дружинного эпоса. "Слово о полку Игореве" остаётся пока единственным памятником, связь которого с народной поэзией трудно опровергнуть.
Сближение письменности с народной словесностью произошло и в тех русских повестях XIII-XIV веков (повесть о житии и храбрости Александра Невского, сказание о нашествии Батыя, сказание о Мамаевом побоище, Задонщина), которые передают важнейшие эпизоды из эпопеи татарского ига. Эти повести носят название "украшенных" (по преобладающему характеру стиля) и "умильных" (по впечатлению, производимому на читателя). Но авторами их были люди грамотные, усвоившие себе византийский, напыщенный стиль. Их взгляд на события напоминает взгляд благочестивого летописца-монаха. Изображения князей отличаются безличностью, шаблонностью, так как на них безразлично переносятся идеальные черты знаменитых людей, известных из книжной литературы (Давида, Соломона, Александра Македонского и пр.). Попытка составителя "Задонщины" подражать "Слову о полку Игореве" оказалась неудачной. Таким образом, умильные повести заключают в себе несравненно больше книжных, чем народных элементов.
С XIV века в древней русской литературе замечается оживление, вызванное начавшейся оппозицией против абсолютного господства византийской догмы.
В Новгороде и Пскове, менее других городов подвергшихся византийскому воздействию и входивших в постоянные торговые сношения с латинским Западом, зарождаются ереси. Ереси с необыкновенной быстротой завоёвывают себе массу сторонников среди грамотных людей, даже в Москве, где они господствуют потом в виде ересей Башкина и Федосия Косого. Исследователи имеют достаточные основания утверждать, что ереси эти возникали на базе содействия Запада, и что рационализм составлял существенную сторону еретического учения.
Влияние латинское, "фряжское" в XIV-XVI веках вступает в успешную борьбу с византийским. Русская литература наводняется книгами астрологического содержания (альманахи, книги судеб и т.д.). Старые аскетические идеалы начинают казаться односторонними, порабощённая духу плоть заявляет свои права (например, в повести XVII века "Притча о бражнике"). Православно-византийской старине стала грозить опасность. В это время на первое место выдвигается Москва.
Византия пала от "поганых сироядцев" (в 1453 году была взята турками) и утратила прежний религиозный авторитет в глазах православного русского человека. Священное право быть хранительницей истиной веры перешло к Москве. Легендарные повести XV-XVI веков русского происхождения ("Повесть о Вавилонском царстве", "Сказания о князьях Владимирских" и пр.) стараются доказать, что значение Византии, как главного православного царства, переносится теперь на Москву, этот "третий Рим", и что московский великий князь по праву может принять титул царя, так как он получил от византийских императоров все царские регалии, а род свой ведёт от римских императоров. Взгляд этот настойчиво развивал Иоанн Грозный.
Москве пришлось считаться с могучим брожением новых идей, готовых ниспровергнуть освященные веками устои жизни. Весь XVI век отмечен стремлением обличить отступление от незыблемых начал старины, представить их в систематическом изложении, подвести итог всему духовному росту русского народа. XVI век - кульминационный пункт в истории древнего русского просвещения и государственности и вместе с тем переходная эпоха.
Иоанн Грозный отстаивает неограниченные права самодержца (в переписке с князем Курбским) и призывает духовенство восстановить "поисшатавшиеся обычаи", "порушенные законы и предания" (Стоглав). Митрополит Макарий составляет Четии-Минеи - обширный сборник древней русской православной письменности ("все святые книги, которые в русской земле обретаются"). Издаются полные азбуковники (см. лексикон), т.е. "толкования неудобь разумеваемым речам" - своего рода энциклопедии тех научных знаний, которые считались дозволенными и которые были почерпнуты из творений отцов церкви и из византийских источников. Азбуковники восстают против светского знания, преследуя "гиомитрию и прочие таковая". Составляются иконописные подлинники в виде обязательного руководства. Максим Грек полемизирует с врагами православия и с "миролюбцами", увлекавшимися латинскими книгами, "земской мудростью", а священник Сильвестр пишет свой "Домострой" - наставление как вести "праведное житиё", "по заповеди Господни, и по отеческому преданию, и по христианскому закону".
Трудно было предотвратить неизбежный ход истории. Государственные потребности обширного Московского царства всё более и более вызывали нужду в светском знании, к которому прибегали московские князья, начиная с XV века. Невежество со всеми его спутниками было красноречиво засвидетельствовано на том же Стоглавом Соборе, как преобладающая черта всего русского общества, не исключая и "учительного" класса - духовенства. Простой народ коснел в "двоеверии" и охотно справлял свои языческие обряды, поддерживаемый скоморохами и волхвами. Русь ждала обновления.
На следующую страницу 
 На предыдущую страницу
|
